Константин Кроитор.
КОФЕ
Скрытый текст
полумесяц. четверг.
дуновение нечисти.
что не спишь, человек,
посреди бесконечности?
или голоса нет,
или номер в немилости?
что молчишь, абонент,
посреди безлимитности?
или мир – пополам,
или сердце ограбили?
что грустишь, магеллан,
посреди географии?
барахло. письмена.
сумасшествие компаса.
что не спишь, космонавт
растворимого космоса?
ФЕВРАЛЬ
Когда метелица потянет
воспоминания со дна,
идти, как инопланетянин,
на зов окна.
Пройти сквозь улицу и время,
не заблудиться и найти
в неразберихе завихрений
подъезд один.
Войти в условленные двери,
не чуя призраков и ног,
и надавить, благоговея,
на твой звонок.
Прожить ужасную секунду
и надавить ещё разок,
и заглянуть из ниоткуда
тебе в глазок.
Когда придёт былое в белом,
переплестись в один февраль,
как божьи искорки над пеплом –
в одну спираль.
***
не я надавил на старт.
не я надавлю на стоп.
и нет своего моста
в городе из мостов.
дорога моя кругла,
дорога моя – уклон.
и нет своего угла
в городе из углов.
и день изо дня – сквозняк.
гомеровский список дней.
и нет своего огня
в городе из огней.
***
я стану играть на лютне
за первые поцелуи,
пока переходят люди
с колечной на концевую.
я стану стяжать монеты
в огромном потоке денег,
покуда рука планеты
любовью не оскудеет.
и вот, наигравшись вдоволь,
я сяду на подоконник
и стану смотреть на тополь
и мыслить, откуда корни,
пока не посентябрится
листва и пока деревья
не явят интимный принцип,
картину, мораль и время.
ЛЯЛЯ
в самой-самой-самой стране,
сыты, разодеты, обуты,
тройками довольны втройне,
жили-были мы-лилипуты.
баю-баю-бай, малыши,
лялины живые мишени.
ляля становилась большим
в результате всех уменьшений.
выпекали ляле калач,
клали ляле руку на книжку,
умоляли лялю: не плачь,
поправляли ляле манишку,
правили для ляли слова,
вешали на грудь железяку,
делали из ляли слона,
забавляли лялю вприсядку.
люди на игрушечный стул
ставили смышлёную лялю.
ляля поклялась: подрасту –
понарошку всех расстреляю.
***
однажды откроются шлюзы
осталась фигня до однажды
и хлынут заветные плюсы
на поле чумное от жажды
отвалится чёрная дверка
на пузе железного змея
и плюсы направятся сверху
на птицу на рыбу на зверя
на головы наши нежданно-
негаданно свалится нечто
коварно секретно внештатно
спланировано скоротечно
и самого лучшего сорта
однажды побеги пробьются
до самого до горизонта
равнина покроется плюсом
***
я бежала к иконе
поправляя платок
повторяя не помер
обгоняя потом
по разбитому снегу
я бежала моля
из-под нашего неба
уходила земля
по разбитому снегу
забывая куда
из-под нашего неба
уходили года
я бежала к иконе
босиком по москве
повторяя не помер
повторяя воскрес
6/8
снежное кружево
падало, делая
чёрную душу во-
истину белою.
ветер выписывал
плавные петли на
площади рисовой
медленно-медленно.
тонкими пальцами
вечного Штрауса,
долгими вальсами
млечного хаоса
вымело душу во
имя Хорошего
снежное кружево,
снежное крошево.
В ЦЕНТРЕ ОХВАТА
движется море. стоит человек на льду.
миром отрезан от матери, как от пищи.
он потому человек, что, конечно, ищут
миром, конечно, веря, что не найдут.
море не глушит сигналы других планет.
в нём человечество ждёт своего сигнала.
тело столкнулось со смертью и осознало:
кроме него самого, доказательств нет.
в море один, человек максимально бел,
собран, далёк от мыса и близок Богу.
он выполняет строго свою работу.
он инженер пространства и корабел
ищущих душ. максимально от них далёк.
миром отрезан. стоит человек на льдине.
в центре охвата. в дрейфующей середине
мёртвой надежды. надежды на вертолёт.
***
дециметровое окошко
переключая наугад,
поймаю женщину и кошку,
и человека-паука,
ещё мужчину-росомаху,
ещё летучего мыша,
по-русски пьющего собаку
и, сытый, выйду подышать
на крыши города, на вегу,
на мир балконного кота,
но человека-человека
я не поймаю никогда.
дуновение нечисти.
что не спишь, человек,
посреди бесконечности?
или голоса нет,
или номер в немилости?
что молчишь, абонент,
посреди безлимитности?
или мир – пополам,
или сердце ограбили?
что грустишь, магеллан,
посреди географии?
барахло. письмена.
сумасшествие компаса.
что не спишь, космонавт
растворимого космоса?
ФЕВРАЛЬ
Когда метелица потянет
воспоминания со дна,
идти, как инопланетянин,
на зов окна.
Пройти сквозь улицу и время,
не заблудиться и найти
в неразберихе завихрений
подъезд один.
Войти в условленные двери,
не чуя призраков и ног,
и надавить, благоговея,
на твой звонок.
Прожить ужасную секунду
и надавить ещё разок,
и заглянуть из ниоткуда
тебе в глазок.
Когда придёт былое в белом,
переплестись в один февраль,
как божьи искорки над пеплом –
в одну спираль.
***
не я надавил на старт.
не я надавлю на стоп.
и нет своего моста
в городе из мостов.
дорога моя кругла,
дорога моя – уклон.
и нет своего угла
в городе из углов.
и день изо дня – сквозняк.
гомеровский список дней.
и нет своего огня
в городе из огней.
***
я стану играть на лютне
за первые поцелуи,
пока переходят люди
с колечной на концевую.
я стану стяжать монеты
в огромном потоке денег,
покуда рука планеты
любовью не оскудеет.
и вот, наигравшись вдоволь,
я сяду на подоконник
и стану смотреть на тополь
и мыслить, откуда корни,
пока не посентябрится
листва и пока деревья
не явят интимный принцип,
картину, мораль и время.
ЛЯЛЯ
в самой-самой-самой стране,
сыты, разодеты, обуты,
тройками довольны втройне,
жили-были мы-лилипуты.
баю-баю-бай, малыши,
лялины живые мишени.
ляля становилась большим
в результате всех уменьшений.
выпекали ляле калач,
клали ляле руку на книжку,
умоляли лялю: не плачь,
поправляли ляле манишку,
правили для ляли слова,
вешали на грудь железяку,
делали из ляли слона,
забавляли лялю вприсядку.
люди на игрушечный стул
ставили смышлёную лялю.
ляля поклялась: подрасту –
понарошку всех расстреляю.
***
однажды откроются шлюзы
осталась фигня до однажды
и хлынут заветные плюсы
на поле чумное от жажды
отвалится чёрная дверка
на пузе железного змея
и плюсы направятся сверху
на птицу на рыбу на зверя
на головы наши нежданно-
негаданно свалится нечто
коварно секретно внештатно
спланировано скоротечно
и самого лучшего сорта
однажды побеги пробьются
до самого до горизонта
равнина покроется плюсом
***
я бежала к иконе
поправляя платок
повторяя не помер
обгоняя потом
по разбитому снегу
я бежала моля
из-под нашего неба
уходила земля
по разбитому снегу
забывая куда
из-под нашего неба
уходили года
я бежала к иконе
босиком по москве
повторяя не помер
повторяя воскрес
6/8
снежное кружево
падало, делая
чёрную душу во-
истину белою.
ветер выписывал
плавные петли на
площади рисовой
медленно-медленно.
тонкими пальцами
вечного Штрауса,
долгими вальсами
млечного хаоса
вымело душу во
имя Хорошего
снежное кружево,
снежное крошево.
В ЦЕНТРЕ ОХВАТА
движется море. стоит человек на льду.
миром отрезан от матери, как от пищи.
он потому человек, что, конечно, ищут
миром, конечно, веря, что не найдут.
море не глушит сигналы других планет.
в нём человечество ждёт своего сигнала.
тело столкнулось со смертью и осознало:
кроме него самого, доказательств нет.
в море один, человек максимально бел,
собран, далёк от мыса и близок Богу.
он выполняет строго свою работу.
он инженер пространства и корабел
ищущих душ. максимально от них далёк.
миром отрезан. стоит человек на льдине.
в центре охвата. в дрейфующей середине
мёртвой надежды. надежды на вертолёт.
***
дециметровое окошко
переключая наугад,
поймаю женщину и кошку,
и человека-паука,
ещё мужчину-росомаху,
ещё летучего мыша,
по-русски пьющего собаку
и, сытый, выйду подышать
на крыши города, на вегу,
на мир балконного кота,
но человека-человека
я не поймаю никогда.